Как видно из многих источников, сегодня русские люди обращают внимание на то, что делатели опусов о новейшей истории России по накатанной схеме продолжают обходить тему масонского проникновения в церковно-государственные институты России в начале прошлого века и связку иерархов РПЦ с масонами накануне февральских и октябрьских событий 1917 года. Вместе с тем анализ показывает, что значительную роль в распространении революционной заразы и дискредитации Царя в народе играли тогдашние церковные иерархи.
Так, например, товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Н.Д. Жевахов вспоминал, что «в предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы», что российская «революция явила всему миру портретную галерею революционеров, облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви».
Кто-либо ответил на вопрос, почему в феврале 1917 г. члены Святейшего Синода воспринимали инспирированные в Петрограде революционные события как должное и почему Синод как-то странно молчал в период, когда подтачивались столпы Русского государства и Русской Православной Церкви?
Более того, на слухи и сообщения антигосударственных СМИ тех времен о якобы отречении Николая II от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича» от 2 марта 1917 г. и о т.н. отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприять верховную власть от 3 марта члены Синода 6 марта отреагировали молебном с возглашением многолетия «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству», прекрасно осознавая, что Временное правительство целиком состоит из масонов, т.е. тайных приверженцев церкви антихриста.
При этом Синод не располагал официальными документами, подтверждающими самовольное отречение Царя Николая II от Престола, и не мог не понимать, что Помазанник Божий и Глава земной Русской Православной Церкви неправомочен при жизни отречься от Престола.
Таким образом, Синод официально провозгласил начало «новой государственной жизни» России, а русскому народу было объявлено, что революционные события — это якобы свершившаяся «воля Божия». Иными словами, Синод фактически санкционировал и публично одобрил насильственный захват власти со всеми вытекающими отсюда последствиями для Дома Романовых.
Как видно, за этим архиерейским молчанием тщательно скрывались антимонархические настроения. Они ярко проявились в реакции членов Синода на поступавшие к нему в конце февраля 1917 года просьбы о поддержке Самодержавия со стороны отдельных граждан России и некоторых государственных чиновников. Например, такую просьбу содержала телеграмма, отправленная 23 февраля от Екатеринославского отдела Союза Русского Народа.
В разгар искусственно инспирированных забастовок председателю Синода митрополиту Киевскому Владимиру еще в феврале 1917 года неоднократно было предложено выпустить воззвание к населению — «вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару».
Однако митрополит Владимир после перевода его с Петроградской на Киевскую кафедру по непонятным причинам стал выражать недовольство Императором Николаем II якобы за «вмешательство» Того в дела Церкви, а затем демонстративно отказался помогать Царю и, следовательно, монархии.
Как известно, находясь в эмиграции, Жевахов писал, что якобы его призыв о поддержке монархии нашёл отклик у католической церкви, выпустившей краткое, но определённое обращение к своей пастве с угрозой отлучить от св. церковных таинств каждого, кто примкнёт к революционному движению. И, по мнению Жевахова, «ни один католик не принимал участия в процессиях с красными флагами».
После насильственного захвата власти, а точнее, 4 марта 1917 г., состоялось торжественное заседание Св. Синода. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал новый синодальный обер-прокурор В.Н. Львов, накануне назначенный на эту должность масонами из так называемого Временного правительства.
Осведомленные члены Синода за исключением отсутствовавшего митрополита Питирима публично продемонстрировали свою великую радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви.
Тогда же из зала заседаний Синода по команде В.Н. Львова было вынесено царское кресло, которое в глазах пораженных иудовым грехом иерархов в одночасье как бы превратилось в символ «цезарепапизма в Русской Православной Церкви», то есть символ как бы порабощения Церкви государством.
Тот же Жевахов Н.Д. в своих воспоминаниях подчеркивал, что кресло было вынесено непосредственно новым обер-прокурором, которому помогал и один из церковных иерархов.
Обращает на себя внимание, что на следующий день, 5 марта, Синод повелел, чтобы во всех церквях Петроградской епархии многолетие Царствующему Дому «отныне не провозглашалось». Но и к этому времени в Синоде не было достоверных данных об отречении Николая Александровича от престола.
В этом проявилась не только вся иудова сущность «верноподданнических» чувств синодальных архиереев, но и их любовь к масонству.
Однако последователи Иуды не повеселись, а приступили к реализации планов по исправлению богослужебных книг. Подробный перечень богослужебных изменений был рассмотрен Синодом уже 18 марта 1917 г., после чего Синодом было вынесено определение о правильности предложенных Комиссией изменений в церковных молитвословиях. При этом и к 18-му марта самого текста отречения Государя Императора никто в глаза не видел и из уст Главы Церкви слов о подписании Им манифеста, который юридически закреплял бы официальный отказ от престола, никто не слышал.
Однако суть поспешных изменений сводилась к замене молитв о Царской власти молитвами о «Благоверном Временном правительстве», то есть по существу власти лукавого. При этом в синодальном определении Царский Дом подчеркнуто был упомянут в прошедшем времени, то есть в невозвратном прошлом.
Смотря в глубину тех событий, невозможно поверить, что Священноначалие внесло изменения в содержание богослужебных книг с необычайной лёгкостью: церковно-монархическое учение о государственной власти, исторически утвердившееся в богослужебных книгах Русской Церкви и до марта 1917 г. созвучное «уваровской» триединой формуле «За веру, Царя и Отечество», было нарушено.
В этих богослужебных книгах разным образом поминается всё учение Церкви. Государственное, в частности, учение, содержащееся большей частью в суточном круге богослужебных книг, отражает отношение Церкви к государственной власти в виде ектенийных прошений и множества различных молитвословий. По частоте поминовения Царская власть уступала место только поминовению Божией Матери. Молитвы о Царе буквально не сходили с уст Церкви: ежедневно все богослужения начинались и заканчивались поминовениями Помазанника Божия, власть Царя в течение суток славословилась в качестве, например, выражения церковного учения о государственной власт, множество раз [Служебник. Пг., 1916. С. 547].
Как видно, все делалось для создания текстов «богословского оправдания» масонской революции. В переделанной богослужебной формулировке получалось, что всякая власть от Бога: как Царская, так и иллюзорное народовластие.
Этим в богослужебной практике проводилась мысль, что смена формы власти как в государстве, так и в Церкви (в смысле молитвенного исповедания определённого государственного учения) — явление не концептуального характера и вовсе не принципиальное.
Вопрос же об «альтернативе» власти, то есть о должном выборе Учредительным собранием между народовластием и царством, был Синодом решён и богословски, и практически в пользу иллюзорного народовластия.
М.Н. КУЗНЕЦОВ, доктор юридических наук, профессор.
