О Государе распространялись представления как «о недалеком, слабом и безхарактерном человеке, который стал игрушкой в руках эгоистических слуг [...] Императора обманывают, им манипулируют, с грязным мужиком ему изменяет жена»(17).
«Когда Александра Федоровна, навинченная Распутиным, является в кабинет Государя, — откровенничал в одном из бульварных листков князь Ф. Ф. Юсупов, — он — я не преувеличиваю — буквально прячется от нее под стол»(18).
Но особую злобу вызывала Царица мученица.
«Императрица, — констатирует современный исследователь, — становится объектом ненависти, ей желали смерти»(19). Царицу обвиняли в попытках захватить власть, в шпионаже в пользу Германии, в супружеской измене и разврате…
В выражениях не стеснялись:
«Самодержец Всероссийский Алиса Гессенская»(20).
«Долой Сашку!»(21) — кричали в феврале 1917 г. во время демонстраций.
«…Насадила такой разврат, что затмила собой самых отъявленных распутников и распутниц человечества»(22).
Если не щадили Коронованных Особ, то что уж говорить о крестьянине Г. Е. Распутине. Никто не желал принимать в расчет, что его уже давно нет, что он убит, закопан.
«Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина». «Честолюбивая немка» и «развратный мужик»(23).
«Канцлер Российской Империи», «некоронованный монарх», «неофициальный русский царь и патриарх»(24).
Впоследствии, уже при большевиках, эту «мысль», правда уже под раскольничьим соусом, пытался развивать в своих лекциях в Народном университете М. М. Пришвин. В ноябре 1919 г. он записал, что слушатели особенно хорошо усвоили одну из высказанных им мыслей: о том, что Григорий Распутин был орудием мести протопопа Аввакума царю Алексею и сыну его Петру, был Распутин царем, а царь Николай его рабом»(25).
Даже такой прагматик как Ленин, словно утратив чувство реальности, в статьях 1917 года называет Г. Е. Распутина главой «царской шайки», утверждает, что союз с «англо-французскими миллиардерами» заключали царь и Распутин(26).
На «любителей» были рассчитаны даже сочиненные несколько кощунственных «акафистов».
«И как помер ты собачьей смертию своей»; «…и приях погибель песью»(27). Далее в этом преступном сочинении присутствовали обвинения Царицы мученицы в супружеской измене, развращении собственных детей: «Царицыно услаждение», «царевича развращение», «царевен растление».
Сочинителем одного из «акафистов» был известный писатель и журналист, организатор в начале ХХ в. в России масонских лож А. В. Амфитеатров (1862-1938)(28). Он был автором нашумевшего когда-то в России клеветнического и злобного очерка «Господа Обмановы», в котором в завуалированном виде клеветнически изображалась жизнь Царственных Мучеников. Ссылка в 1902 г. в Вологду не образумила наглого смутьяна, заметившего по этому поводу:
В полученьи оплеухи
Расписался мой дурак…
Самым печальным, однако, было то, что сей мерзавец, открыто провозглашавший себя атеистом, был «сыном московского протоиерея о. Валентина [1836-1908], по прозванию «золотые уста» за свое красноречие, бывшего кумиром московских аристократических барынь, из старой духовной фамилии (епископ Амфилохий — Амфитеатров, поэт Раич, переводчик «Освобожденного Иерусалима» Тасса — Амфитеатров)…»(29) Сын был причиной нравственных страданий отца, из-за которых тот, в конце концов, ослеп.
После февральского переворота освободившийся из очередной ссылки (в Иркутск) А. В. Амфитеатров, превратившийся в «отекшего, грузного человека» («за работу не садился, не поставив перед собою бутылки шампанского»), любил говаривать: «Революция меня подлинно освободила, показав, что можно жить на самом ничтожном пайке». Но грянула другая революция, октябрьская, сделавшая Амфитеатрова изгоем. Одну из первых своих заграничных статей он начал словами: «Сделался эмигрантом и учусь эмиграции. Трудная наука»(30). Чему там научился Александр Валентинович неведомо. Известно лишь, что умер он в Италии после тяжкой болезни. Два старших сына его стали членами фашистских отрядов, а младший был болен психически.
Как выяснилось, с либерально-масонскими «акафистами» легко рифмовался раскольничий послефевральский глум революционных виршей «олонецкого ведуна» Николая Клюева:
Господи, опять звонят,
Вколачивают гвозди голгофские,
И Тобою попранный починяют ад
Сытые кутейные московские!
О, душа, невидимкой прикинься,
Притаись в ожирелых свечах,
И увидишь, как Распутин на антиминсе
Пляшет в жгучих, похотливых сапогах1).
Или:
Ваши черные белогвардейцы умрут
За оплевание Красного Бога.
За то, что гвоздиные раны России
Они посыпают толченным стеклом.
Шипят по соборам кутейные змии,
Молясь шопотком за романовский дом.
За то, чтобы снова чумазый Распутин
Плясал на иконах и в чашу плевал…2)
Да, из песни слов не выкинешь…
Газетный Хам
Между тем «новая жизнь, охватившая столицу, действительно поразила меня, — делился своими впечатлениями вышедший в мае 1917 г. на свободу заключенный в тюрьму временщиками один из «деятелей старого режима». — Строгий порядок, образцовая чистота, царившая в Петрограде до революции, исчезли навсегда. На улицах было грязно, тротуары заплеваны и засорены. По улицам бегали какие-то разносчики новых газет и брошюр с революционными заглавиями и оскорбительными заголовками по адресу Государя и Царицы»(31).
Примечательно, что отзывы о послепереворотной печати были однозначно отрицательны во всех думающих слоях общества.
«Прихожу в бешенство от газет. Господи, какое это все сплошное хамство!»(32) Это командир Л.-Гв. Преображенского полка, Свиты Его Величества генерал-майор А. А. Дрентельн.
«Окончательно олибералившиеся тем временем газеты безпощадно хлестали «лежачего», отрекшегося Царя, выливая на Него и на Его Семью ушаты грязи, перетряхивая всю распутиновщину и сдабривая ее пикантною ложью»(33). А это известный петроградский адвокат Н. П. Карабчевский, чьи взгляды всегда отличались либерализмом.
«Сегодня 2 месяца русской революции, — заносил 23 апреля в свой дневник «народознатец» писатель А. М. Ремизов. — Читая газеты, как-то проникаешь в ту страшную ложь, которой люди опутывают себя. Нигде нет такой лжи, как в газете»(34).
«…Никогда еще газеты не лгали так свободно, как лгут теперь»(35), — признавался в июле 1917 г. А. М. Горький бывшей своей супруге Е. П. Пешковой.
Сергей ФОМИН
