Архимандрит ПЛАТОН (Игумнов),
магистр богословия, профессор Московской духовной академии:
«В 1913 году Россия праздновала 300-летие династии Романовых. Под скипетром государей из дома Романовых Россия преодолела государственно-политический кризис начала XVII века, стала империей и превратилась в державу мирового значения. Высокие темпы экономического развития и успехи в области социальных и культурных преобразований давали основания для оптимистических прогнозов на будущее России.
Приверженность народа России идеалам и традициям Православия воспринималась в качестве важнейшей гарантии её стабильности, могущества, процветания и величия. Казалось вполне естественным, что «сила Государства Российского, как и встарь, будет корениться в вере в Бога, в самоотверженной любви к родине».
Благополучие России как геополитической державы утверждалось в эпоху династии Романовых на фундаменте базовых ценностей, составлявших основу мировоззрения и нравственности всего российского общества. Среди христианских народов Европы Россия выделялась высокой степенью причастности к мировоззренческим и этическим ценностям христианства. Россия следовала трансцендентному евангельскому идеалу, признание или отвержение которого представляет собой ноуменальную основу истории.
Если существование человечества заключает в себе находящуюся за рамками его имманентного бытия трансцендентную цель, то выясняется, что только в системе духовно-религиозных и нравственных координат следует искать ключ к тому, чтобы адекватно интерпретировать сущность мирового исторического процесса. При этом, однако, далеко не всегда присущая человеку манера наивно представлять, что действия Промысла Божия в истории должны соответствовать идеально возвышенным постулатам нашего разума и логике нашего философско-аналитического дискурса, способна оправдать наши человеческие ожидания.
По справедливому замечанию В.В. Болотова, «история находится в эмпирическом состоянии; она ещё не знает внутренней связи событий и имеет только эмпирические данные»2. Тем не менее, следует признать, что именно характер религиозно-нравственной парадигмы и национального самосознания общества является фактором, определяющим специфичность исторического развития того или иного народа.
«Россия как великая империя — отмечал Н.О. Лосский, — есть существо большее, чем русский народ. Однако русский народ есть важнейший фактор Российской империи, и основные черты его духа в значительной степени определяют характер её государственности»3.
В каждую историческую эпоху народный дух формирует динамично меняющийся облик государственного устройства. По этой причине «философское познание даёт нам истинный ключ к познанию исторической эволюции»4. Следует со всей объективностью признать, что в исторической эволюции Российской государственности эпоха династии Романовых есть величайшее в своём фундаментальном, всемирно-историческом, геополитическом и культурном значении явление, которое по достоинству может быть оценено именно как явление вселенского исторического масштаба. Без России XVII-ХХ вв. Европа и мир имели бы другую историческую судьбу, другой религиозно-конфессиональный облик, другой характер художественной культуры. Потенциал Российской государственности остался не реализованным во всей своей полноте.
Катастрофа Российской империи — прообраз и предвестник вселенского конца. «То, что нас настигнет конец — это наша судьба и судьба всего сущего в мире»5, — говорит Пауль Тиллих. Однако в социальном и геополитическом плане противостояние скрытым тенденциям к распаду и разрушению обеспечивается функцией государственной власти, утверждающей гарантии своей мощи и стабильности, источник которых находится в духовных фондах нравственности народа. Если же мы спросим самих себя, из чего следует исходить в интерпретации проблемы нравственности, то, по авторитетному заявлению К. Ясперса, «ответ будет: из веры в Откровение, ибо вне её — только нигилизм»6. Быть может, самое универсальное значение нравственности состоит в том, что, по мысли М. Хайдеггера, «она озаряет мир, неслышно полня его существо бытием»7.
В настоящее время история Государства Российского творится имплицитно, духовно, созерцательно, скрываясь в повседневном трудовом и молитвенном подвиге всего народа, она творится в глубине духовной жизни, в молчании, и лишь отражается во внешних событиях политической, экономической и духовной жизни России. Наше время ознаменовано напряженным вниманием к историческому прошлому России, к великим и значимым событиям минувших веков.
Почему, вступив в ХХI век, мы оглядываемся назад, на пройденный путь? «Человеку, — говорит Д.С. Лихачев, — тесно жить только в настоящем. Нравственная жизнь требует памяти о прошлом и сохранения памяти на будущее»8. Метафизический характер мотивации интереса к исторической памяти народа предопределяется осознанием ценности жизни на фоне абсолютно непреодолимого закона времени. Перед осознанием угрозы небытия человек нуждается в гарантиях своей причастности к жизни в её интегральном охвате и вечностном измерении. Для человека традиции Откровения свет есть онтологический синоним бытия; согласно П. Тиллиху, его «бытие — это преодоление изначальной ночи небытия»9. Ценность бытия открывается и переживается в торжестве нравственной и исторической правды, озаряющих пройденный путь и наполняющих новым смыслом настоящее и будущее.
Исторический опыт минувших веков заключает гарантии будущих перспектив. Исторические юбилеи в государственной и общественной жизни России представляют торжественную манифестацию её преемственной принадлежности к богатствам её великой культуры, к событиям пройденного ею тысячелетнего пути. Воскрешение исторической памяти России есть надёжный залог утверждения её государственной, национальной и культурной самобытности, и оно, это воскрешение, зримо совершается в наши дни на фоне постепенного восстановления в российском общественном сознании когда-то отвергнутых, попранных и забытых вековых преданий, заветов и идеалов. На пороге ХХI века Россия вновь заявила миру о своей исторической причастности к традициям православно-христианской цивилизационной идентичности.
«В последние годы предчувствие исторической неизбежности построения новой Российской Империи стало одним из доминирующих течений в общественной жизни нашей страны. Всё, что происходит в России после 2000 года, явно есть создание фундамента будущей Империи, хотя власть старается избегать таких формулировок. Все сходятся в том, что это будет идеократическая держава с сильным государством и мессианской самоидентификацией»10.
Россия существует в замысле Божием. Отменить этот замысл и свести Россию с её исконного предназначения не в силах человеческий умысел. «Путь открыт, хотя и труден, — писал в «Путях русского богословия» прот. Георгий Флоровский. — Суровый исторический приговор должен перерождаться в творческий призыв, несделанное совершить»11. Нереализованность Россией исторических задач в её прошлом есть залог её великого призвания в будущем. Источник живых творческих сил, необходимым для совершения неосуществленных задач, находится в недрах духовной жизни народа. Прот. Сергий Булгаков верил «и в глубину, и в богатство, и в даровитость русской натуры»12, которой «всегда не хватало школы, оформления, того, чего хотел Петр Великий»13.
altНачиная с эпохи святого равноапостольного Великого князя Владимира, вплоть до времени царствования святого благоверного царя Николая Александровича, Россия следовала евангельскому идеалу искания прежде всего Царства Божия и правды его. Но при этом для русской души была «нужна опора, гранитные грани»14. Такими «гранитными гранями» была система государственного управления и общественного порядка при московских царях и Всероссийских императорах в трехсотлетний период династии Романовых.
Когда в феврале-марте 1917 года Государственная Дума захватила в свои руки верховную власть, Россия под знаменем «завоеваний революции» с неудержимой силой стала катиться к диктатуре большевизма15. Как верно заметил П.И. Новгородцев, князь Львов, Керенский и Ульянов, последовательно возглавлявшие в России революционную власть, связаны между собой в их отношении к драматическим последствиям стихии распада и гражданской войны.
Атрофия нравственного сознания, совести, долга и ответственности привела власть к моральной капитуляции перед силами зла. Система бесхитростного «непротивления злу, применённая князем Львовым в качестве механизма управления государством, у Керенского обратилась в систему потворства злу, прикрытого туманом революционно-мифологической идеологии, и превратилась, наконец, у лидера большевиков Ульянова в систему диктата зла — систему массового террора, «облечённую в форму беспощадной классовой борьбы»16. Русское общество раскололось: одни были потрясены и возмущены ужасами революции; другие, наоборот, были увлечены её опьяняющей разрушительной стихией. «Прочнее всего, — заключает П.И. Новгородцев, — овладел массами тот, кто более всего взывал к массовым инстинктам и страстям.
В условиях общей анархии путь к власти и деспотизму всего более открыт для наихудшей демагогии»17. Как проницательно заметил С.А. Левицкий, лозунги революции создают иллюзию благородного «общего дела», зовут к «светлому будущему», — «на подсознание демагогические призывы действуют более мощно, чем разумные доводы»18. Лежащее в их основе стремление «быть или казаться значительным… по мнению Адлера, ещё более мощно, чем даже Эрос»19. П.Б. Струве, размышляя о причинах «той поразительной катастрофы, которая именуется русской революцией»20, считал, что «судьбы народов движутся и решаются не рассуждениями»21, а «определяются стремлениями, в основе которых лежат чувства и страсти»22. Воплотившись в идее, страсть может явиться «могучей движущей и творческой силой исторического процесса»23. В оценке Струве «русская революция оказалась национальным банкротством и мировым позором — таков непререкаемый морально-политический итог пережитых нами с февраля 1917 года событий»24.
Жестокость, агрессия, насилие и террор, как правило, оправдывались «именем революции». «Наблюдения над людьми и над обществами человеческими, — писал ещё в средине XIX века митрополит Московский Филарет, — показывают, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство — в рабство грехам, страстям, порокам — чаще других являются ревнителями внешней свободы»25. Согласно психодинамической концепции З. Фрейда, к свободе от закона стремятся люди, которые «находятся во власти бессознательных и иррациональных сил»26. Если люди не будут в состоянии «контролировать инстинктивные импульсы, то результатом будет уничтожение людьми других или себя»27.
Святитель Московский Филарет, обличая гибельное безумие мечтателей безграничной свободы, указывает на исторические примеры, «когда сокрушившая свои пределы свобода не раз обагряла лицо земли невинной кровью»28. Свобода обращается в свою противоположность, когда люди, по Ясперсу, «хотят нового и уничтожения старого»29, когда они «восторгаются всеми великими людьми, прибегавшими к насилию»30, — «история знает таких тиранов»31.
Прот. Сергий Булгаков «На пиру богов» признаётся, что так называемые «товарищи» кажутся ему «иногда существами, вовсе лишёнными духа и обладающими только низшими душевными способностями»32. Причиной нравственной несостоятельности идеологов революции является, в оценке И.А. Ильина, то обстоятельство, что они «забыли драгоценные аксиомы политики, права, власти и государства»33, отвергли вечные Божественные истины и вместе с ними начала веры и нравственности, «утратили живое чувство добра»34. В результате нравственной аберрации сознания они стали воспринимать провозглашенную революцией месть за торжество справедливости; нечестность и интригу в политике — за гениальность стратегии и тактики революции; жестокость и террор — за героическую доблесть; несбыточную утопическую мечту — за великую мировую «программу»35.
Уровень духовно-нравственной сформированности отдельной человеческой личности определяет уровень качества общественной структуры. Революция явилась воплощением ценностной слепоты безбожной интеллигенции и распропагандированных ею невежественных народных низов. Возведенная революцией в ранг классовой политики жестокая братоубийственная война выявила равнодушие и презрение к высшим ценностям бытия и главной среди них — ценности человеческой жизни.
Рессинтимент, зависть, злоба, месть, эгоизм, гордость и чувственность были волевой движущей силой революции. Нравственный элемент в сознании людей был заглушён и подавлен опьяняющей стихией вседозволенности. Восприятие «революционными массами» высших ценностей — мировоззренческих, художественных и нравственных было атрофировано ядом религиозного нигилизма, и эта невосприимчивость к ценностям «пробужденного» революцией народа явилось подтверждением аксиоматической истины о том, что без познания ценностей никакая этика невозможна. «Познание ценностей, — отмечает Дитрих фон Гильдебранд, — понимание их сущности уже предполагает глубоко благоговейное состояние духа и правильную ориентацию воли»36.
Человек живет в мире, где абсолютно всё — и созданный Богом космос, и Церковь, и семья, и национальные святыни, и власть Российских самодержцев, и любовь к Родине, и долг, и совесть, и ответственность, и чувство ранга, и воинское служение, и святость древних святых, и доблесть исповедников веры, и творчество гениев науки и искусства — всё отмечено сиянием ценностей — от самых высочайших вершин до самых далеких и скромных, но все-таки ценных периферийных реальностей бытия. «Познать ценность, осознать её, понять её внутреннюю значимость — это уже существенное, уникальное приобщение личности к миру ценностей»37.
altПознание ценностей заключает в себе позитивное созидательное начало. Наоборот, равнодушие к ценностям губит мир. История представляет нам множество примеров, когда люди, будучи пленниками своей чувственности и надменности, оказывались способными враждебно реагировать на любое проявление нравственного добра и героической доблести. Страстная ослеплённость души не позволяла им увидеть и распознать, то что объективно является нравственно ценным.
Находясь в плену извращённых понятий и ложных представлений, вожди революции расценивали великодушие, благочестие, благородство, доверие, политическую корректность, скромность, снисходительность и другие нравственные достоинства представителей правящей династии Романовых и высшей российской аристократии как проявление их слабости и ограниченности, противопоставляя их нравственному превосходству в качестве своего испытанного оружия клевету, ложь, обман, вероломство, наглость, грубость, насилие и террор.
В сознании своей «классовой» правоты они считали себя героями — энергичными, решительными, бескомпромиссными, беспощадными и опытными стратегами, умеющими преступать любые правовые и нравственные нормы и добиваться успеха в борьбе с «ненавистным самодержавием».
Оценивая моральную сущность революционной деятельность большевиков, великий русский писатель И.А. Бунин писал: «Я лично совершенно убеждён, что низменнее, лживее, злей и деспотичней этой деятельности ещё не было в человеческой истории…»38.
Построенная на принципах насилия, революционная мораль стала важнейшим компонентом революционного, мифологического в своей мировоззренческой основе, политического сознания. Ошибка в плане умозрения привела российскую интеллигенцию и русский народ к трагическому крушению тысячелетней монархической власти в России, власти законной, богоустановленной, освященной вековыми традициями и достигшей своей акмеической фазы в эпоху царствования династии Романовых.
Изучение отечественной истории и нравственные уроки пройденного Россией после 1613 года славного, тернистого и драматического пути должны содействовать исполнению задач духовного просвещения современного российского общества. Подлинное просвещение народа возможно лишь на религиозно-нравственных началах православной христианской веры, когда, по замечательному выражению А.Ф. Лосева, «во всех вещах, и во всех личностях, и во всём обществе, и во всей истории, и во всём космосе прекрасной является здесь только озарённость со стороны надмирного и абсолютно-личного начала, то есть только отражение во всём абсолютного лика Божия»40.
В эпоху династии Романовых отражение лика Божия сияло над Россией, достойно носившей наименование Святой Руси.
Примечания
[1] Россия и Романовы. М., 1992. С. 313.
2 Болотов В.В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 1. Введение в церковную историю. М., 1994. С.4.
3 Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., «Республика», 1994. С. 234.
4 Тихомиров Л.Н. Религиозно-философские основы истории. М., 1997. С. 20.
5 Тиллих П. Вечное сейчас. // Вопросы философии, № 5. М., 2005. С. 170.
6 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 420.
7 Хайдеггер М. Что такое метафизика? М.., 2007. С. 274.
8 Лихачев Д.С., акад. Заметки и наблюдения. Б.м., 1998, С. 377.
9 Тиллих П. Избранное. Теология культуры. М., 1995. С. 33.
10 Юрьев М. Проект экономики Новой Российской Империи // Северный Катехон. Византийский альманах, № 2. М., Вече, 2005. С. 88.
11 Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия.VМСА-PRESS, 1981. С. 520.
12 Булгаков Сергий, прот. Автобиографические заметки. Дневники. Статьи. Орёл, 1998. С. 135.
13 Там же. С. 135.
14 Там же. С. 135.
15 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. Статьи разных лет. Восстановление святынь. М., «Пресса», 1991. С. 564.
16 Там же. С. 564.
17 Там же. С. 564.
18 Левицкий С.А. Свобода и ответственность. М.., 2003. С. 410.
19 Там же. С. 409.
20 Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи. // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 459.
21 Там же. С. 459.
22 Там же. С. 459.
23 Там же. С. 459.
24 Там же. С. 459.
25 Филарет, свят. , митр. Московский. Творения. Изд. «Отчий дом». М., 1994. С. 278.
26 Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. Спб,, 2001. С. 486.
27 Там же. С. 486.
28 Филарет, свят. Митр. Московский. Творения. М., 1994. С. 277.
29 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 499.
30 Там же. С. 499.
31 Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993. С. 362.
32 Булгаков С.Н. На пиру богов. // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 299.
33 Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993, с. №:».
34 Там же. С. 362.
35 Там же. С. 262.
36 Гильдебранд Д. Этика. Перев. с нем. А.И. Смирнова. Спб., 2001. С. 290.
37 Там же. С. 290.
38 Кудрина Ю.В. Императрица Мария Федоровна (1847-1928). Дневники. Письма. Воспоминания. М., 2001. С. 233.
39 Радаев Валентин. Церковная мобилизация русского мира. // «Северный Катехон». Византийский альманах., № 2. М., «Вече». 2005. С. 104.
40 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., «Искусство», 1980. С. 125.
