Рассказ из книги «Полюшка . Повесть о слепой праведнице».
Еще задолго до закрытия Захаровской Иоанно-Богословской церкви Полюшка предсказала ее разрушение. Так и случилось. В 1936 году с колокольни сбросили колокола, а в 1939 году здание отдали под склад райпотребсоюза.
- Это еще что, — говорил блаженная Пелагея, — вот скоро ее совсем разрушать начнут. А там и война начнется.
Эти слова каким-то образом стали известны в милиции. И ее немедленно арестовали. Стали допрашивать.
- Скажи-ка нам, убогая, откуда у тебя сведения о том, что скоро война будет, — усмехался Николай Бодров, участковый милиционер. – Может, вражеская разведка поставила тебя в известность?
- Да о войне-то ноне только ленивый не говорит, — отвечала Полюшка. А вот хочешь скажу что у тебя на голове есть кроме фуражки?
Участковый опешил. У него на голове был шрам. Однако ж под волосами его не видно. А рассказывать про него он никому не рассказывал. Да и сам уже забыл про этот шрам. Сколько лет прошло…
- Ну, валяй, — смущенно пробормотал Николай.
Полюшка схватилась руками за голову и качаясь, запричитала- запела:
- Ой, болит, ой, болит,
Забывать не велит!
Я с подружкой шла
У крыльца упала,
А она меня сапогом топтала!
Милиционер от услышанного начал хватать ртом воздух и проглатывать ее, как проглатывают обжигающую горло кашу.
Все, что сказала эта слепая гугнивая бабенка было правдой! Еще в 1914 году на войне с немцами он со своим другом из-за трофейных сапог подрался и тот вскользь саданул его по голове углом прикладам. Нанес рану, после которой остался большой шрам. До сих пор в непогоду он немного побаливает. Но как блажная могла узнать про этот дурацкий шрам!
В дверь кабинета постучались. Участковый все глотал воздух и ничего не отвечал. Постучались еще. Громко, настойчиво. И не дожидаясь ответа, в кабинет вошла взволнованная посетительница. Это была Анастасия Орлова.
- Товарищ участковый, посадите меня в тюрьму!
Еще не оправившись от Полюшкиных слов, Бодров никак не мог понять смысл новой информации.
- Хочу сидеть в тюрьме, вместе с Пелагеей Орловой! Если посадят ее, то пусть сажают и меня! – вновь заявила Анастасия.
- Погоди-ка, — начал приходить в себя Николай, разве она тебе родственница? Ведь по паспорту она Лобачева.
- Это фамилия моего деда, — заговорила Полюшка. – А родители писались Иевлевы. Но после их смерти, получая паспорт, я взяла фамилию Лобачева.
- Да не путай ты меня! Как из Иевлевой ты стала Лобачевой — понятно. Скажи, кем ты приходишься Анастасии Орловой?
- Я бабушка ее детей.
- Как это бабушка? Ты ж старше её всего на три года! Что вы обе мне тут голову морочите?
- А хочешь, мой хороший, я расскажу, как ты с фронта бежал?
Милиционер вспомнил про шрам, и холодок змейкой прополз по его спине.
- Ну, что ж… это самое… коль ты действительно того.. бабушка детей Анастасии Орловой то под ее поручительство я тебя могу отпустить. Тем более, как я понимаю ты не совсем нормальная.
- У-у-у, какая я блажная, – усиленно гугнивым голосом заговорила Полюшка и мелко семеня ножками, закружилась по кабинету, — я блажная, я блажная.
Николай, не обращая на нее внимания, выписал пропуск, отдал Анастасии Орловой и молча отвернулся к окну.
Дома Полюшка сказала:
Знаешь, Настя, меня хоть и отпустили, но покоя не дадут. Другие милиционеры будут приезжать для ареста. И придется твоему Петру прятать меня. А и пусть прячет! Хоть в стогу сена, как Ленина когда-то прятали.
И действительно были случаи, когда Петр Орлов от милиции прятал Полюшку в сено.
А про Ленина блаженная старица говорила, что за разрушение церквей он горит в геенне огненной, в огне неугасимом.
- А нынче вместо храмов клубы понастроили! – возмущалась блаженная старица, — И вместо любви учат в них зависти да ненависти. Призывют сажать в тюрьмы своих же сельчан. А за что? За лишнюю коровку или овечку! За то что они трудятся больше чем кому-то кажется! За то, что достатка них больше, чем у лентяев!
В этих клубах и причащаться научают. Только антихристовым причастием — водкой. А после крестные ходы устраивают – берут вместо хоругвей кровавые знамена и на демонстрацию идут.
А Ленин у них богом стал. Вместо икон его портреты в домах висят. А вместо поклонения святым мощам его ездят кланяться.
Но ничего, придет время и начнут восстанавливать церкви. Первым восстановят Храм Христа Спасителя.
А вот клубы поганые порушатся и села запустеют. Земля, из-за которой все сейчас глотки друг другу перегрызть готовы, никому не нужна станет, потому что мужики сопьются и передохнут. И только там, где церкви начнут строить заново, мало-помалу жизнь наладится. А где не будет храмов – там мерзость запустения будет.
Но сколько же до этого нашему народу лиха придется хватить!
В минуты особого волнения Поля начинала кружится по комнате хватаясь руками за голову.
- У-у-у… у-у-у, — только и слышалось тогда от нее…Блажь, блажь, блажь…
Власти слышали про речи блаженной, но особого интереса к ним не проявляли. Пытались несколько раз арестовать, но не найдя дома, оставляли эту затею.
Что мы с придурковатой инвалидкой делать будем? — говорили между собой милиционеры.
В то же время лекторы в клубах с пеной у рта клеветали на Полюшку. Называли ворожейкой, гадалкой. Говорили, что она за свои гадания берет продукты, деньги и дерет с трудящихся втридророга! А сама обманывает, потому что научно доказано, что предсказать будущее невозможно. Так что не стоит ходить к ней, а кто ходит – тот проявляет свою невежественность и мракобесие. Таких надо приводить в клуб и перевоспитывать.
Однажды партийные и комсомольские активисты сами пришли к Орловым перевоспитывать Полюшку. А она начала кружиться по комнате и голосом, словно вой ветра в печной трубе протяжно заукала:
- У-у-у… у-у-у.. Блажь… блажь…
- Да ну ее, в самом деле блажная какая-то, — подумали «воспитатели» и ушли ни с чем.
А вскоре и совсем про нее забыли.
К 1941 году захаровские коммунисты разрушили колокольню Иоанно-Богословского храма, а вскоре, как и предсказывала блаженная Пелагея, грянула война с фашистами.