Иоанн Кронштадский и Григорий Распутин

ioann_kronshtadsky* * *
О встрече Григория Ефимовича Распутина с о. Иоанном Кронштадтским написано немало, однако, к сожалению, ещё больше надумано. Касается это, прежде всего слов, сказанных о. Иоанном опытному страннику. Даже точное время этой встречи в литературе до сих пор не было установлено: по одним сведениям это произошло в 1903 г., а по другим — в 1904 г. Неведомо точно и место события: то ли было это под сенью собора св. апостола Андрея Первозванного в Кронштадте, куда со всей России стекались тысячи паломников, то ли в Петербурге…

Но, однако, есть ли возможность сегодня достоверно узнать, как всё было тогда на самом деле? Как выяснилось, такая возможность всё-таки есть. «Случилось это после знакомства его [Распутина] с купчихой-миллионершей Башмаковой. Он встретился с ней на богомолье. Башмакова только что похоронила мужа и сильно горевала. Распутин утешил её. Она увезла его в Казань, познакомила с именитыми купцами. Из Казани он поехал с Башмаковой в Киев, потом в Москву и, наконец, в Петроград. Здесь он был представлен о. Иоанну Кронштадтскому и произвёл на него, как говорят, большое впечатление». Так утверждал автор неподписанной статьи, опубликованной в московском «Русском слове» в первые дни после убийства Григория Ефимовича. Впоследствии эти сведения повторили, уже после переворота, в своих брошюрках известный петроградский публицист П. Ковалевский и театральный деятель Н.Н. Евреинов.
Однако, как удалось выяснить, публикация 1916 г., в свою очередь, была основана на ещё более ранней, принадлежавшей перу политического ссыльного А.И. Сенина, поселившегося в январе 1907 г. в с. Покровском. Информацию о Распутине почерпнул он, по его словам, отчасти из личных наблюдений, отчасти из рассказов односельчан, а больше всего от местной полуинтеллигенции… Была у автора и личная встреча со знаменитым покровчанином, во время которой последний, между прочим, предсказал скорое освобождение из ссылки своего собеседника, что, заметим, и не замедлило произойти.

Своими впечатлениями Александр Иванович в 1910 г. поделился с читателями екатеринославской газеты «Южная заря», а в 1912 г. — петербургской «Речи». Вот что он писал на интересующую нас тему: «Вошел Григорий в силу, как единодушно утверждала местная молва, в 1903-1904 гг., после знакомства с купчихой-миллионершей Башмаковой из села Реполова, на реке Иртыше, Тобольского уезда…

Григорий ходил молиться Богу в Абалаки (монастырь около Тобольска) и где-то на постоялом дворе встретился с Башмаковой, которая недавно похоронила своего мужа и сильно горевала. Григорий уже юродствовал тогда и каким-то образом утешил Башмакову. Привезла она Григория в Казань, познакомила его здесь с именитыми купцами и прочими благочестивыми людьми. Отсюда, будто бы, и началось возвышение Григория. По другой версии — повезла его Башмакова прямо в Петербург. Там, в её номер, сделал визит её близкий знакомый Иоанн Кронштадтский, которому так понравился Григорий Распутин, что отец Иоанн расцеловал его и тут же назвал своей правой рукой. Насколько это верно, не знаю, но связь Григория Распутина с отцом Иоанном Кронштадтским несомненна, и в конце рассказа будет подтверждена. И я имею полное основание предполагать, что вторая версии служит лишь продолжением первой, и обе они приблизительно правдивы» (6) «…Он благословил меня, — рассказывал между тем Сенину Григорий Распутин о своей встрече с о. Иоанном, — и пути указал».

* * *
В вышедшей в 1927 г. в Германии популярной книге Рене Фюлоп-Миллера, основанной не только на печатных источниках, но и устных рассказах эмигрантов, мы находим свидетельство гр. С.С. Игнатьевой. Она вспоминала как перед тем, как появиться в петербургском обществе Григорию Ефимовичу, «простому мужику», «воздал почести» о. Иоанн Кронштадтский. Случилось это в храме, во время Литургии. Церковь, как всегда, была переполнена. Перед началом причастия о. Иоанн «поднял руку» и «возгласил»: «Среди нас находится достойнейший, более заслуживающий, чтобы первым принять Святые Таины. Вот он, скромный паломник, стоящий среди вас!».

«Был я у о. Иоанна Кронштадтского, — рассказывал Г.Е. Распутин одному из своих знакомых. — Он меня принял хорошо, ласково. Сказал: «Странствуй, странствуй, брат, тебе много дал Бог, помогай людям, будь моею правою рукою, делай дело, которое и я, недостойный, делаю…»» Вероятно, именно в связи с тем, что в первое время Г.Е. Распутин жил в Александро-Невской Лавре, в обществе циркулировали рассказы о том, что его знакомство с о. Иоанном произошло в стенах этой обители.

«Известный духовидец, отец Иоанн Кронштадтский, который утешал Александра III в Его агонии, — писал французский посол М. Палеолог, — захотел узнать молодого сибирского пророка; он принял его в Александро-Невской Лавре и радовался, признав на основании несомненных признаков, что он отмечен Богом»
«В Петербурге, — писал кн. Ф.Ф. Юсупов, — его принял в Александро-Невской Лавре преподобный о. Иоанн Кронштадтский, которого он поразил простосердечием, поверивший, что в этом молодом сибиряке есть «искра Божия»» (Впрочем, вот как тот же самый текст был «переведён» в книге московского издательства «Захаров», известного публикацией подложных «воспоминаний» Матрёны Распутиной: «В Петербурге в Александро-Невской Лавре принял его отец Иоанн Кронштадтский. Поначалу отец Иоанн склонился душой к сему «юному сибирскому оракулу», увидел в нём «искру Божью»».

По словам жандармского генерала А.И. Спиридовича, по долгу службы не раз видевшегося с Г.Е. Распутиным, тот «любил рассказывать» о том, как «о. Иоанн Кронштадтский отметил его в толпе молящихся». «Побыв некоторое время в Петербурге, — писал он далее, — Распутин вернулся на родину. Он рассказывал домашним про внимание, с которым отнёсся к нему о. Иоанн Кронштадтский и говорил, что последний предсказал, что ему суждено совершить что-то особенное, что он, Григорий, избранник Божий. [...] К смутившему его в своё время предсказанию блаженного Макария, прибавилось новое, неясное, загадочное от о. Иоанна Кронштадтского».

«Отец Иоанн Кронштадтский, — утверждала сестра Государя, Вел. Кн. Ольга Александровна, — встретился с мужиком и был глубоко тронут его искренним раскаянием. Распутин не пытался скрывать своё греховное прошлое. Видя, как тот молится, отец Иоанн уверовал в его искренность. Две сестры, Анастасия Николаевна, тогда герцогиня Лейхтенбергская (впоследствии вышедшая замуж за Великого Князя Николая Николаевича младшего), и Милица Николаевна, жена его брата Великого Князя Петра Николаевича, которые были горячими почитательницами отца Иоанна Кронштадтского, приняли у себя во дворце сибирского странника. Всякий, кто встречался с ним, был убеждён, что он — «человек Божий»».

«В 1904 г. слава о новом сибирском пророке дошла до Петербурга — читаем в тверском атеистическом журнале 1925 г. — Известный Иоанн Кронштадтский пожелал видеть Распутина. В Распутине кронштадтский «чудотворец» подметил «искру Божию»» (16) Как видим, все современники (не только благожелательно или нейтрально относившиеся к Григорию Ефимовичу, но даже один из его убийц и атеисты) о встрече опытного странника с Кронштадтским Пастырем свидетельствуют согласно…
В мемуарах Матрёны Распутиной есть упоминания и о второй встрече отца с о. Иоанном Кронштадтским: «Отец мой поддерживал отношения с Иоанном Кронштадтским и, желая вновь видеть и слышать его, предпринял второе путешествие в С.-Петербург в 1906 году».

***
Характерно, что люди, лично знавшие о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина, свидетельствовали об их сходстве. Вот как А.А. Вырубова, 16-летним подростком исцеленная от тифа глубоко почитавшимся её родителями и ею о. Иоанном, не раз бывавшим в семье Танеевых вспоминала первую свою встречу с Г.Е. Распутиным за месяц до её свадьбы в 1907 г.: «Вошел Григорий Ефимович, худой, с бледным, изможденным лицом, в черной сибирке; глаза его, необыкновенно проницательные, сразу меня поразили и напомнили глаза о. Иоанна Кронштадтского».

В очень осторожных (по условиям времени) ответах Анны Александровны на вопросы следователя Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства на допросе 6 мая 1917 г. читаем:
(Об о. Иоанне Кронштадском): «…Отец Иоанн считал, что он, как странник, может помолиться» (О Царственных Мучениках): «Они так же верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому, именно: Они страшно ему верили, что он может помолиться. Я сама верила, и вся наша семья верила, и когда у Них горе было, так всегда, во всяком горе, когда, например, Наследник был болен, обращались к нему с просьбой помолиться».

«Когда укоряли Государыню тем, что Она дружит с простым мужиком, который в Её глазах ещё и наделен святостью, — подтверждала Ю. А. Ден, — Она отвечала, что Господь наш Иисус Христос не выбирал Себе учеников из представителей знатных еврейских семейств. Все Его ученики, кроме апостола Луки, были людьми низкого происхождения. Я склонна думать, что Её Величество уподобляла Распутина св. Иоанну. По Её мнению, оба они были мистически настроенными людьми».

И действительно, если внимательно присмотреться, то даже сама судьба о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина имела много общего. И, прежде всего, во исполнение слова Апостольского: «…Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы; злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь» (2 Тим. 3, 12-13). Ибо «…многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14, 22).

* * *
«…Награды и поощрения даются ему скупо, редко, — отмечал ещё дореволюционный биограф о. Иоанна, — награды почти ничтожные, если принять во внимание его образцовую, пастырскую ревность, заслуживавшую, конечно, гораздо большего.»  Лишь начиная с 1894 г., после вызова в Ливадию к умиравшему Императору, Кронштадтский Пастырь «достиг всероссийской славы, и награды стали тогда даваться ему быстро…». Эта особая связь между Царём-Миротворцем и Всероссийским Батюшкой существовала вплоть до кончины последнего. Однако именно эта возникшая близость и принесла о. Иоанну немало искушений. Одними из первых возмутились лжебратия. «Мы все такие же отцы Иоанны» — заявил один из служивших вместе с ним священников Андреевского собора.

«…Как много было людей, слепых и глухих, — вспоминал Владыка Феофан (Быстров), — не принимавших отца Иоанна и очень грубо относившихся к нему. И даже среди священников были такие».  Жизнью своею, гонениями, в том числе и от лжебратий, о. Иоанн как бы подтверждал древнюю народную мудрость: Близ Царя, близ смерти. Смерти не от Царя, как толковали в ушедшем ХХ столетии, а за Царя, как повелось от первых, ещё дохристианских Царей и с особой силой выявилось в русской истории в образе Ивана Сусанина. Уместно вспомнить здесь и травлю архимандрита Фотия (Спасского, 1792†1838) за его близость и советы Императору Александру I. За это же травили, а потом и умучили Григория Ефимовича…

В общий хор хулы на о. Иоанна внесли свой вклад и вездесущие староверы. Использовав клеветнические статьи жёлтой прессы, нижегородский журнал «Старообрядец», выходивший под духовным руководством «архиепископа» Иннокентия Усова, приписывал Всероссийскому Батюшке чудовищные кощунства и даже сатанизм.

Однако ещё более сильный удар Кронштадтскому Пастырю нанесли в предпоследний год его земной жизни. В Вологде неким Виктором Викторовичем Протопоповым (ум. 1916) была состряпана пьеса «Черные вороны», изданная в Петербурге в 1907 г. Написана она была по мотивам основанного на грязных сплетнях романа «Иоанниты», печатавшегося в «Петербургском листке».

Не в восторге от неё был даже «сочувствовавший» пафосу Протопопова В.В. Розанов: «Пьеса мне не понравилась… Какая-то банда мошенников, мужчин и женщин, преувеличив и без того великое народное почитание к от. Иоанну Кронштадтскому, довела это почитание до «обоготворения заживо», — и на нём основала обирание простодушного темного народа, со всех концов России стекающегося в Кронштадт, чтобы «видеть Батюшку» и получить от него тот или иной дар, помощь, совет, исцеление».

***
Между тем клеветническая пьеса «Черные вороны» на театральных подмостках страны шла с аншлагом. Приглашался, между прочим, знаменитый хор А.А. Архангельского. И эти церковные напевы, по ходу спектакля, пели мошенники…».  Нужно ли говорить, как Батюшка страдал от этого. Тем более, что все это происходило при полном попустительстве церковных властей.

«…Я достал официальную циркулярную бумагу, — откровенничал автор «Черного ворона», — в которой рекомендовалась губернаторам моя пьеса, как чрезвычайно полезная в общественном отношении, и высказывалось пожелание, чтобы она не только безпрепятственно ставилась на сцене, но чтобы ей было оказано известное покровительство».
Положение осложнилось тем обстоятельством, что петербургский епархиальный миссионер Н. Булгаков написал письмо В.В. Протопопову, в котором расхваливал его пьесу.
Один из первых, кто разгадал подлинные цели, стоявшие за «многоходовкой» (роман «Иоанниты» — пьеса «Черные вороны» — письмо миссионера Н. Булгакова) и выходившие далеко за театральные и даже газетные рамки, был епископ Саратовский и Царицынский Гермоген.

В 1907 г. он обратился к обер-прокурору Св. Синода с телеграммой. В ней Владыка писал о пьесе, которая «в карикатурной и крайне оскорбительной для религиозного чувства форме осмеивает монашество, отца Иоанна Кронштадтского и его почитателей; для осуществления или, вернее сказать, воплощения этого возмутительного замысла в сценических формах (заменяющих собою здесь обычный словесно-критический язык литературных статей) лукаво придумана совершенно невозможная и вовсе несуществующая какая-то якобы секта» (30) В начале декабря 1907 г. в Кронштадт приехали духовные дети , батюшки епископы Гермоген и Серафим (Чичагов). В день именин Государя они служили позднюю Литургию в Андреевском соборе. Протоиерей Иоанн Восторгов произнёс проповедь «Кронштадтский светоч и газетные гиены», прерываемую рыданием и плачем молящихся.

«Еврействующая печать – говорилось в проповеди, — обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления; нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции…

Его первого стала травить и безславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издевательства над Иоанном Кронштадтским. Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток». Но не так ли впоследствии травили и старца Григория Распутина? Разве не печатали разные гадости в газетах и про него, дойдя также до театральных подмостков?

* * *
В 1912 г. (т.е. уже после кончины о. Иоанна Кронштадтского) «иоанниты» были официально осуждены определением Св. Синода и переименованы (уж очень бросалось в пришпиленном имени «секты» непочтительность к Батюшке, исходившая, как мы помним, от газетчиков) в «хлысты киселёвского толка» (хотя это название тоже так и не прижилось). Фактически в еретики записывали, пусть и не всегда умевших (по своей малограмотности) правильно выражаться, почитателей батюшки, искренне любивших его… К сожалению, среди тех, кто в 1912 г. в Св. Синоде принимал решение, было больше блюстителей «Закона», нежели приверженцев «Благодати» (Любви).

Но разве не по тем же рецептам поступили позднее и с Григорием Ефимовичем? Возмущаясь мнимым всесилием Распутина, архиепископ Антоний (Храповицкий) совершенно голословно писал 11 августа 1911 г. митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому): «Он — хлыст и участвует в радениях, как и братцы и иоанниты» (32)
И это вовсе не был эпизод или одиночная ошибка, то было органическое свойство характера. В письме Патриарху Тихону, написанном не позднее августа 1923 г., сей архиерей, имея в виду личного друга Вел. Кн. Елизаветы Феодоровны — игумена Серафима (Кузнецова), столь же голословно утверждает: «Серафим хлыст, живший около Распутина». Клевещет сей архиерей, словно блины печёт…
И такой «авторитетный» источник с «доказательством» принадлежности к хлыстовству Г.Е. Распутина подсунули легковерным читателям анонимные авторы приложения № 4 к докладу митр. Ювеналия 2004 г. (34) При этом они предусмотрительно не дали ссылки на источник и не процитировали само письмо Владыки Антония Патриарху Тихону, ибо иначе пришлось бы им поставить под сомнение и личность о. Серафима и, таким образом, вся сомнительность «свидетельства» была бы налицо. А так можно продолжать надувать щёки, относя митрополита Антония (Храповицкого) к тем «авторитетным» церковным деятелям, которые, /как следует из доклада митр. Ювеналия/ «рискуя своей карьерой, обличали Распутина».

История же с «иоаннитами» впоследствии поставила (а там, где нет, — ещё поставит!) все точки над «i». После революции множество «иоаннитов» были приняты в церковное общение священномучеником митрополитом Вениамином Петроградским (1919). Святитель Патриарх Тихон утвердил их общину в Ораниенбауме, рукоположив (лично) одного из её членов (Алексия Вяткина) в иерея (1923). В последующие годы многие иоанниты присоединились к иосифлянам, последователям митрополита Иосифа (Петровых), и вместе с ними были репрессированы.

***
Обличая врагов Царя Небесного и Царя земного, о. Иоанн вполне давал себе отчет в опасности лично для себя, но, как истинный раб Божий и пастырь стада Христова, ничего не боялся, уповая на милость и помощь Божию. Английскому корреспонденту он прямо заявил, что враги его «страшно ненавидят и готовы стереть с лица земли, но я не боюсь их и не обращаю на них ни малейшего внимания». «Старый священник, — писал британец, — закончил речь характерной русской фразой: «я — бельмо им на глазу»!».

Опять же зададимся вопросом — разве не так же травили и Григория Распутина? И ему приходилось часто претяжко вздыхать: «Тяжёлые переживаю напраслины. Ужас, что пишут. Боже! Дай терпения и загради уста врагам! Или дай помощи Небесной, то есть приготовь вечную радость Твоего блаженства».

«Вот так-то и про отца Иоанна Кронштадтского сколько говорили худого, — рассуждала в конце апреля 1908 г. в доме Г.Е. Распутина в Покровском курсистка из Петербурга. — Святой он человек был, святой… а злые дела его именем творили другие. То же вот про Григория Ефимовича говорят… Злые люди и понять его не могут!.. Разве можно, чтобы мы целой гурьбой гнались за ним сюда [в Покровское] из Петербурга с той низкой целью, в которой подозревают нас?.. Мы едем сюда лишь затем, чтобы отдохнуть, успокоиться в присутствии человека, в которого верим, которого чтим, около которого чувствуется так мирно, покойно и отрадно»

Из Иоанновского монастыря на Карповке, где Григорий Ефимович постоянно бывал, его скоро выжили, возможно, не без наущения иеромонаха Илиодора (Труфанова), которого принимали в этой обители (имеется групповая фотография сестер монастыря во главе с настоятельницей, снявшихся с этим будущим расстригой). «Одно время в монастырь повадился Распутин, которого, однако, к удовольствию самой игуменьи, послушницы скоро отвадили. Стоит Распутин — пройдёт одна из послушниц, взглянет на него и говорит вслух, точно сама с собой рассуждает: «Нет, на святого совсем не похож…» А потом другая, третья — и все, заранее сговорившись, то же мнение высказывают. Распутин больше и не показывался» (40) Выделывать такие штуки с пришедшим помолиться человеком, можно было, разумеется, только «за послушание». Трудно представить, чтобы насельницы монастыря поступали так сами по себе, без благословения.

***
Сразу же после кончины Кронштадтского Пастыря (1908 г.), по словам исследователей, пытавшихся разобраться в том, как всё было в действительности, были предприняты «обдуманные попытки отделить имя о. Иоанна от Распутина». Печально, но во всем этом принимали участие люди, в своё время близкие о. Иоанну.
«Однажды, — писал в изданных заграницей воспоминаниях один из таких «доброхотов», бывший певчий Кронштадтского Андреевского собора Алексей Макушинский, — по окончании службы, когда о. Иоанн вышел на амвон, к нему подошёл рослый мужчина с чёрной бородой, прося благословения. О. Иоанн отступил от него, простёрши правую руку ладонью к нему, и грозно вскричал: «Нет тебе моего благословения, ибо и жизнь твоя будет по твоей фамилии». Недоумение видевших и слышавших это скоро выяснилось: это оказался Распутин».

Эти воспоминания отражают несомненно имевший место факт встречи. Но был ли её свидетелем сам певчий, слышал ли он сам эти слова и, если да, то уловил ли он вполне их смысл? — Судя по уже приведённым и другим известным нам свидетельствам, на все поставленные нами вопросы можно дать отрицательный ответ. (Заметим, кстати, что Распутин вовсе не был человеком рослым; таким он был лишь в представлении людей, никогда не видевших его.)

Широко пользовавшийся материалами Гуверовского института (США) диссидент и историк А. Амальрик писал: «По одной версии, о. Иоанн заметил Распутина в толпе в соборе, призвал к себе, благословил и сам попросил благословения, так сказать, определил себе преемника. По другой — а с Распутиным мы почти всегда имеем две версии — о. Иоанн, спросив его фамилию, сказал: «Смотри, по фамилии твоей и будет тебе». Распутин всю жизнь почитал о. Иоанна, и поэтому версия с благословением кажется более вероятной».

***
До нас дошли свидетельства о том, как в обстановке развернувшейся разнузданной травли Григория Ефимовича создавался угодный общественности миф об отрицательном отношении Кронштадтского пастыря к Г.Е. Распутину. Всплеск интереса к теме взаимоотношений о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина произошел сразу же после публикации в 1912 г. А.И. Сениным в «Речи» его «сибирских воспоминаний», на гребне широко развернувшейся в Государственной думе и прессе клеветнической антираспутинской кампании, метившей в действительности в Царя. Первым откликнулось петербургское «Новое время». В неподписанной заметке говорилось: «В «Речи» г. Сенин рассказывает между прочим, что о. Иоанну Кронштадтскому «так понравился Григорий Распутин, что о. Иоанн расцеловал его и тут же назвал своей правой рукой. Насколько это верно, — прибавляет автор, — не знаю, но связь Григория Распутина с отцом Иоанном Кронштадтским несомненна, и в конце рассказа будет подтверждена». Понятно, что еврейской печати было бы приятно удостоверить эту «связь», однако г. Сенин ничем её не подтвердил. По этому поводу лица, близко стоявшие к покойному Кронштадтскому Пастырю, сообщают, что Распутин дважды являлся к о. Иоанну. В первый раз о. Иоанн ему сказал: «Ты, как говорят, вполне оправдываешь свою фамилию». Во второй раз о. Иоанн не принял Распутина. Вот и вся «связь» между ними».

На выпад «Нового времени» «Речь», публиковавшая очерк А.И. Сенина, отреагировала незамедлительно. Уже через два дня здесь появилась заметка, подписанная Вл. Л-ским. «Недели три тому назад, — писал он, — я имел случай беседовать с Григорием Распутиным. Беседа наша происходила в присутствии одного сановника. На мой вопрос, «как вы, Григорий Евфимович, попали в Петербург?», Распутин ответил следующее. «Это было, кажись, после войны, как её, русско-японской войны. Приехал я, милый, сначала не к епископу Феофану, как там писали, а к батюшке о. Иоанну (Кронштадтскому). Хорош был батюшка. Праведник. Меня он любил. Часто беседовал со мною. Бывало, милый, батюшка сажает меня около себя и просит говорить. Я рассказываю. А он смотрит на меня в упор и говорит: так, так, продолжай, продолжай. Лицо бывало у батюшки этакое напряжённое, внимательное».

Распутин останавливается, что-то вспоминает, а затем продолжает: «Да, милый, любил слушать меня батюшка, понимал. До самой смерти был ко мне ласков…» Ещё много рассказывал мне Распутин об о. Иоанне и о том, как батюшка знакомил его с разными духовными и другими видными лицами» (45) А уже через шесть дней после приведенной нами публикации в «Речи», «Вечернее время» поместило на своих страницах письмо Г. Пронина. «В конце 1905 г. или в начале 1906 года, — утверждал автор, — я поехал в Кронштадт навестить о. Иоанна. В то время как я беседовал с батюшкой, в комнату вошёл его родственник, исполнявший обязанности секретаря и доложил, что Григорий Распутин ещё со вчерашнего дня просит принять его хотя бы на одну-две минуты. При произнесении имени Распутина о. Иоанн нервно вскочил с кресла и замахал руками: «- Не надо! не надо! — вскричал он, — я же тебе говорил, чтобы этого человека ты не принимал и никогда мне о нем не докладывал». Молодой человек удалился. После этого я пробыл ещё минут 15 у о. Иоанна и также должен был распрощаться, так как видел, что обычное спокойствие о. Иоанна было этим сообщением нарушено. Из этого можно видеть, насколько справедливы все уверения Гр. Распутина в благоволении о. Иоанна».
В это драматическое действо для пущей убедительности были вовлечены и родственники о. Иоанна Кронштадтского, в частности, настоятель Казанского кафедрального собора в С.-Петербурге, протоиерей Философ Николаевич Орнатский, канонизированный с убитыми вместе с ним сыновьями, Николаем и Борисом, Русской Православной Церковью в сонме новомучеников и исповедников Российских. Так летом 1914 г., после покушения Хионии Гусевой на убийство Распутина, газета «Петербургский курьер» опубликовала беседу своего сотрудника Александра Веселовского, который встретился с о. Философом. «Григорий Распутин — вот имя хорошо знакомое России последние годы, а последние два дня вряд ли кто-либо из петербуржцев не произнёс его несколько раз, — сказал нашему сотруднику протоиерей Ф. Н. Орнатский.
- Только и слышишь Распутин да Распутин! Лично я к деятельности Распутина как истинный христианин отношусь, конечно, отрицательно и только. Мне он известен только по рассказам и сведениям из газет. Но меня, как близкого друга, сотрудника и родственника покойного отца Иоанна Кронштадтского, сильно возмущает попытка некоторых органов местной прессы во главе с «Речью» и «Современным словом» пристегнуть имя Распутина к плодотворной, с точки зрения христианина, деятельности покойного пастыря.

Утверждают, что Распутин, приехав в 1904 г. в Петербург с письмом от сибирского священника к о. Иоанну Кронштадтскому, сразу понравился последнему; утверждают, что покойный пастырь возил с собою «старца» всюду и знакомил его с влиятельными лицами, чем предрешил ему успех. Я, лично, присутствовал при первой и в то же время последней встрече Распутина с покойным о. Иоанном, и эта встреча мне весьма памятна. О. Иоанн спросил старца — «как твоя фамилия» и, когда последний ответил — «Распутин», ответил — «смотри, по фамилии твоей и будет тебе».

Но буквально на следующий день после её публикации в «Петербургском курьере» последовало необычное продолжение. «Ваш репортер случайный разговор мой с ним, без моего ведома, обратил в беседу, в которой допустил большую неточность. С Г.Е. Распутиным я никогда не виделся ни в одиночестве, ни в обществе о. Иоанна Кронштадтского, об отзыве которого знаю, как и многие, лишь из сообщений повременной печати. Прошу напечатать эти строки завтра же в отделе известий о Г.Е. Протоиерей Ф. Орнатский». Выводы из этого пусть сделают сами читатели. Всё ясно, как говорится, до прозрачности. Но ведь до сих пор (!!!) исследователи обращают особое внимание на отрывок из этой беседы, а именно на слова «О. Иоанн спросил старца — «как твоя фамилия» и, когда последний ответил — «Распутин», ответил — «смотри, по фамилии твоей и будет тебе».

***
В показаниях владыки Феофана (Быстрова), якобы имевшихся в выкраденном из России (если вообще можно верить россказням Радзинского) деле Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, приобретённом мировой знаменитостью специально для своего друга — «знатока Царского дела», будто бы говорилось: «Распутин необыкновенно искусно оговаривал… Распутин… отозвался об отце Иоанне Кронштадтском… что последний — святой, но неопытен и без рассуждения, как дитя… Так впоследствии стало уменьшаться влияние отца Иоанна при Дворе».
Что же следует из этого вдоль и поперек обрезанного известным мистификатором текста? — С полной несомненностью только одно: Г.Е. Распутин считал о. Иоанна Кронштадтского святым. Все остальные выводы, которые можно сделать, опираясь на эти неизвестно ещё в какой обстановке дававшиеся, как и кем редактировавшиеся показания (если мы действительно имеем дело с документом 1917 г.), — не более чем предположения. А «уменьшение влияния отца Иоанна при Дворе» даже после искусного выскребания текста (сколь длинного в действительности — Бог весть) также нельзя отнести на счёт Григория Ефимовича.
Именно так, как и рассчитывал препарировавший текст Радзинский (т.е. совершенно не принимая в расчет купированности текста), поступают его верные последователи — преподаватели Московских Духовных школ, называющие себя «православным историком» И.В. Смысловым. На основании приведённого нами отрывка из показаний ЧСК они делают не выдерживающий и малейшей источниковедческой критики вывод: «…Распутин оговаривал прав. Иоанна Кронштадтского перед Царем и Царицей, опасаясь его влияния и неизбежного разоблачения».
Напомним, что ещё при жизни Григория Ефимовича пытались накинуть тень на его отношения с о. Иоанном Кронштадтским. Подобными грязными выдумками пытались обосновать свой разрыв с Распутиным «чёрные женщины» — Великие Княгини Анастасия и Милица Николаевны. «Увлечение Великих Княгинь, рождённых черногорских княжон, — писал участвовавший в травле Григория генерал-масон В.Ф. Джунковский, — продолжалось до тех пор, пока Распутин не распоясался и не стал поносить покойного отца Иоанна Кронштадтского, которого они почитали как святого. Этого было достаточно — Великий Князь Николай Николаевич приказал его больше не пускать».
В том, что всё это самая обыкновенная клевета, свидетельствует даже приведенный нами отзыв Григория Ефимовича об о. Иоанне, как о человеке святом (в показаниях владыки Феофана). Подтверждают это также и прижизненные высказывания Распутина. В «Моих мыслях и размышлениях» он дважды особо вспоминал Батюшку: «…Когда о. Иоанн Кронштадтский служил, то в храме дух нищеты был и тысячи шли к нему за нищетой духовной». «…Какая у нас величина счастия и хотелось бы, чтобы нашу веру не унижали, а она без весны цветёт над праведниками, для примера указать можно на о. Иоанна Кронштадтского и сколько у нас светил — тысяча мужей Божиих».
Ещё при жизни Кроншдатского Пастыря посетители дома Г.Е. Распутина в Покровском видели «на письменном столе, на самом видном месте, большой портрет Иоанна Кронштадтского».
После кончины Батюшки постоянным местом паломничества Г.Е. Распутина в столице становится Иоанновский монастырь на Карповке, где был погребен Великий Молитвенник. В книге расстриги Илиодора описано одно из таких посещений на Светлой седмице. Но и оттуда, как мы уже писали, по бесовскому наущению, Григория попытались изгнать…
В январе 1913 г. попутчик Григория Ефимовича в поезде завёл речь о Батюшке: «Вот Иоанн Кронштадтский весь горел для блага тысяч и сотен тысяч верующих или искавших веры и не уклонялся от людей». Распутин улыбнулся и заметил: «То великий светильник и чудотворец. Разве я могу сравняться с ним. Творю, как у меня на душе, и говорю только тем, кто меня слушает».

Составлено по статье Сергея ФОМИНА «Кронштадский пастырь и странник Григорий». Русский вестник 22.08.2006:

Рубрика размещения Статьи о Распутине.. Закладка постоянная ссылка.

Comments are closed.